Нарратив в музейном проектировании.
Интервью с Викторией Тарасовой

Размещаем в нашем блоге интервью творческого директора Бюро музейной сценографии «Метаформа» Виктории Тарасовой журналу «МОСТ». Оригинальная статья размещена по адресу

Расскажите, пожалуйста, чем занимается бюро? Что включает в себя понятие «музейная сценография»?

Бюро музейной сценографии «Метаформа» создавалось с целью реализации социокультурных проектов в философии музейной сценографии. Сам термин «сценография» звучит как театральный, но музейная сценография — понятие, пришедшее  из западной традиции проектирования. Одному из создателей термина принадлежит фраза «Making narrative spaces», то есть создание нарративных («повествующих») пространств.

Определение «музейная» в данном случае несколько условно, ведь мы можем создавать пространства очень разного формата, важно, что они ориентированы на передачу смыслов.

Философская часть термина предполагает, что, прежде всего, мы говорим про нарратив. Конечно, при этом мы погружены в темы, сюжеты, но важно подняться уровнем выше. Прикладная часть термина предполагает, что научная, художественная, инсталляционная, функциональная концепции проекта неразрывны. Этапы работы строятся не внутри разных компаний или профессиональных команд, а внутри одного бюро/коллектива.

Проекты рождаются в целостной командной работе.

Междисциплинарный подход требует большого количества специалистов?

Кто работает в Метаформе?

Команда формируется из разных специалистов. Это кураторы-сценографы, средовые дизайнеры и архитекторы, графические дизайнеры, арт-директор, UX-дизайнеры, продюсеры.

В команду обязательно входят специалисты по работе с информацией, редакторы, которые прорабатывают содержательную часть проекта. Это может быть поиск изображений или научных данных, подготовка инфографики. Также есть руководители и менеджеры проекта. На этапе реализации проекта подключаются технические специалисты, инженеры.
Есть и часть команды, которая может быть сформирована под проект, но это прежде всего те, кто требуется для решения узких вопросов. Например, если мы создаем проект, ориентированный на детскую аудиторию, и при этом работаем со сложными темами (военные проекты, медицинские), то нам может понадобиться привлечение педагогов и психологов — тех, кто поможет нам подать информацию в правильной форме. При этом, сама информация может быть неизменна, вопрос в интерпретации и формах подачи.

В зависимости от темы, мы привлекаем экспертов из разных областей. При этом в штате бюро есть научный коммуникатор, который переводит на более простой язык сюжеты, связанные с узкоспециальными темами.

Расскажите о роли куратора проекта, из каких этапов состоит его работа?

Над проектом работает как куратор-сценограф со стороны бюро, так и куратор со стороны заказчика. Обычно куратор со стороны заказчика формирует общую идею проекта, скорее, даже общее направление, и далее, совместно с куратором-сценографом участвует в проектировании на уровне обсуждений как общих, так и конкретных предложений.

Куратор-сценограф занимается поиском формы для отражения смыслов, формирует структуру, раскрывающую общую идею, ищет отдельные решения и подходы, которые будут работать на трансляцию смыслов и нарративов — последние также определяются, формулируются совместно. Дальше уже присоединяется команда, которая помогает эту форму реализовать уже в физическом воплощении.

Вы работаете с государственными музеями и крупными промышленными компаниями.

В вашем портфолио можно встретить различные проекты, — как «Мурманский областной краеведческий музей», так и интерактивный музейно-выставочный центр «Уральских локомотивов». Как происходит процесс поиска и выбора заказчика?

Для куратора-сценографа нет неинтересных тем. Конечно, есть свои увлечения и повышенное внимание к определенным вопросам, но, когда вы начинаете заниматься проектом, вы должны смотреть на тему под разными углами — и тогда не будете строить сценографию на основе только личного интереса. Это принципиальный момент.

Очень серьёзную роль в социокультурной сфере начинают играть корпоративные проекты. Традиционно на поле культуры к ним сложилось достаточно снобское отношение. В Германии, например, ситуация отличается довольно сильно, музеи BMW или Mercedes считаются одними из самых заметных культурных институций, их экспозиции сделаны очень здорово и необычно. Любая тема может быть достаточно интересной. Если говорить об отборе, то для нас очень важно, действительно ли объемный с точки зрения смыслов проект хочет сделать заказчик. Команда партнера, как и наша, должна быть с амбициями. Если запрос, на первый взгляд прост, мы стараемся искать в нём глубину. Это не тематический отбор, а отбор ожиданий от проекта в команде.

География проектов бюро не ограничивается Санкт-Петербургом.

Как вам удается создавать выставочные пространства от Мурманской до Свердловской области, не имея офисов в других регионах? Есть ли планы о расширении компании?

То, что бюро появилось и существует в Петербурге, достаточно символично. Здесь сильны традиции архитектуры и дизайна, драматургии и словесности — есть сильные школы. Первый курс научных коммуникаторов был запущен в Университете ИТМО.

В этом плане нам и легче, и сложнее. Запросы людей, которые получают образование здесь, всегда чуть-чуть выше.

Наверное, это сформировало и нас, отсюда вышло бюро.

Негласно считается, что у куратора нет привязки к месту. Наверное, есть правда в том, что человек, выросший в определенном регионе, глубже в него погружен. Он действительно может находить новые контексты, какие-то новые смыслы. Сейчас мы решаем этот вопрос на уровне привлечения экспертов, вовлеченных в региональный контекст.

Мы работаем с местными краеведами и историками.

Если говорить о расширении, такие мысли есть. И они как раз возникают от того, что мы работаем больше в других городах, регионах. У этого есть вполне логичное объяснение. Наш город очень богат с точки зрения объектов культурного наследия. Есть архитектура, живопись, невероятный объём классического искусства. Поэтому в Петербурге вроде бы есть запрос на актуальные формы, но он может быть меньше, чем в других регионах.

И во Франции в меньшей степени развита музейная сценография, и в Италии. Она хорошо развита в Германии, где происходила трансформация культурных площадок вследствие потерь коллекций после Второй мировой войны или в процессе реконструкции/реновации устаревших промышленных территорий.

Вы являетесь кандидатом физико-математических наук. Расскажите, как вы пришли в сферу музейного дела?

У Стругацких есть персонаж, который отвечает на вопрос, кто он, словами: «Структуральнейший лингвист». Это человек, который работает с неким набором смыслов и информации с точки зрения структур, то есть он формирует эти смыслы в условные многомерные конструкции. Есть такая теория о матегумах или гуматиках. Это люди, которые совмещают в себе гуманитарные знания и логический способ мышления. Они приходят в гуманитарную сферу часто из тех отраслей науки, которые связаны с правильным построением причинно-следственных связей. Как говорил М. В. Ломоносов: «Математику уже затем учить следует, что она ум в порядок приводит». Сфера моих увлечений лежала в гуманитарных областях, а сфера деятельности и образование были сосредоточены вокруг прикладной математики. Вдруг в какой-то момент оказалось, что это помогает работать с очень разными видами знаний, позволяет видеть сложные пересечения, выстраивать между собой гиперссылки. Люди с техническим складом ума здорово умеют работать со структурами, а нарратив — это тоже структура, конструкция.

Мне всегда нравилось работать со сложными, многослойными, контекстуальными вещами и укладывать их в форму.

Если говорить о пути, я получила кандидатскую степень, но поняла, что не дотягиваю до настоящего ученого. Я начала заниматься прикладными технологиями. Сначала инженерными проектами, потом медиасистемами.

В какой-то момент стало понятно, что пласт медиа, проникающий в культурные проекты, становится интересным. Мы начали делать медиапроекты для культуры, инсталляции.

Интеграция медиа в готовый проект — это еще не борщ, лишь красный суп. Стало очевидно, что при таком подходе построения пространства, которое говорит, не получается. Все инструменты говорят по отдельности. Десять лет назад мы начали идти по пути получения навыков и знаний, которые необходимы для создания проектов в философии музейной сценографии. Около 3-4 лет у нас ушло на то, чтобы набрать необходимые инструменты и навыки, так как в России нет целостного образования в сфере музейной сценографии, по сценографии социокультурных пространств.

Какие задачи стоят перед творческим директором?

Это координация сотрудников, отслеживание работы проектной команды, контроль над целостностью проекта, аналитика результата, у какой команды, что и как получается. Я еще и действующий куратор. Вместе с проектной командой мы занимаемся разработкой концепции сценографии. Как куратор я создаю проект, продумываю общую структуру, прорабатываю сценарный план, если он есть, если его нет, то нарративный план. Вместе с коллегами разрабатываю отдельный набор решений, форм, инсталляций, которые этот рассказ позволяют передать. Дальше управляю креативной частью проекта.

Какой из проектов вам наиболее дорог?

Среди проектов, в которых я выступала куратором и разрабатывала концепции музейной сценографии, почти невозможно выделить «самого-самого».

Иногда просто здорово работать из-за команды. Например, была очень крутая команда музея футбольного клуба «Спартак», которая отличалась закалкой настоящих спортсменов. Проект был очень сложным, с локальными расхождениями, но в этом был свой азарт.

Где-то сама тема стала захватывающей. Очень изящным, на мой взгляд, получился проект музея Волховской ГЭС, в нём очень многое срослось. Экспозиция небольшая, но к ней лежит душа.

Вы читаете курс «Основы музейной деятельности» в Российском Этнографическом музее. Является ли программа авторской? Кто и как может попасть на курс?

Это курс Этнографического музея, в котором есть модуль по музейной сценографии. Сам модуль авторский, я создавала его вместе с коллегами. Он длится целый день. В основном тот курс проходят действующие музейные сотрудники или частные лица, которые планируют связать свою работу с социокультурной сферой. Попасть на него может любой желающий.

На самом деле к нам поступает много обращений по формированию самостоятельного авторского курса.

Скажу по секрету, что в рамках выстроенной структуры этот курс у нас есть. Проблема в том, что полноценный курс длится минимум два года. Мы — действующие специалисты, и у нас довольно строгое отношение к образованию. Я понимаю, что обучающие модули и методики преподавания должны быть скоординированы, преподаватели должны слышать и дополнять друг друга. Мы хотим сделать этот курс гармоничным, чтобы его запустить, нужны финансовые вложения и много времени.

Основываясь на многолетнем опыте, не могли бы вы выделить несколько актуальных тенденций в сфере музейной экспозиции?

Создание пространств смыслов — это вообще общемировая тенденция. Фокус смещается на работу с верхнеуровневой структурой мысли. Прежде всего, идёт разговор о смыслах и нарративах и только потом о темах, сюжетах, которые этому нарративу релевантны. Наверное, тенденция в этом и заключается, многие институции перестают просто расставлять какие-то объекты, они действительно переходят в область работы со смыслами.

Если говорить о дизайне как о важной составляющей сценографии, то существует тенденция к внимательному «вычищению» информации. Сейчас в экспозиционном пространстве ценен не объём информации, который вы «вывалите» на посетителя.

Мы живём в мире, где информации очень много. Гораздо важнее становится интерпретация этой информации, выстраивание гиперссылок, сложных причинно-следственных связей, неочевидных ходов. Дизайн становится более сдержанным, при этом ориентирован именно на интерпретацию. Например, лучший ответ, который мы слышали на вопрос, какое настроение мы хотим передать в проекте, был: «настроение ноября». Мы перестаём говорить о цветовых решениях и переходим к поиску настроения, отвечающего транслируемому смыслу.

Сейчас стало очень важно проектировать пользовательский опыт. Он может быть глобальным, то есть связанным с вопросами, как посетитель приходит на экспозицию, к каким экспонатам он далее подходит. Есть локальный пользовательский опыт, когда инсталляционное решение с точки зрения понятности интерфейса прорабатывается достаточно детально.

Речь идёт не только о цифровом интерфейсе, но и о каких-то механических вещах, когда посетитель может что-то перевернуть, покрутить. Можно сказать, что это тенденция к внимательному отношению к пользовательскому опыту.

Над какими проектами вы работаете сейчас?

Я как куратор работаю над большой экспозицией выставочного центра Павловопосадской платочной мануфактуры «Чудо-шаль». Очень красивый проект, невероятный по настроению.

Архитектура проекта была сделана ещё до нас, мы приходим в него с экспозиционной частью. Занимаемся доработкой интерактивного центра «Уральские локомотивы», работаем над историко-техническим центром КАМАЗ. Разрабатываем два экспозиционных проекта для Санкт-Петербургского Политехнического университета.

Обычно в активной стадии проектирования в бюро находится от 7 до 12 проектов.